— Подождите меня здесь… на всякий случай. — И уныло добавил: — Мать сказала, если это повторится, даст жизни.
Мишка исчез в подъезде. А мы остались внизу. Галка домой не ушла, хоть уже вечер. Так здорово она переживала за Мишку!
Вчера был дождь. А сегодня сильно морозило. И кругом стояли блестящие деревья, словно вылитые из стекла. Дул ветер, и ветки позванивали. Из-за освещенных окон доносились глухие голоса.
Ветер задул сильнее. Трр-р-р — прямо над нашими головами обломилась разлапистая стеклянная веточка. Где-то вверху хлопнула дверь и застучали шаги.
— Стой, паршивец! Стой! Куда? — послышался строгий голос Мишкиной матери.
Мишка на бешеной скорости вылетел из подъезда, и мы помчались.
Забежали в какой-то двор и остановились.
— Били? — угрюмо спросила Галка.
— Не успели… — тихо сказал Мишка и начал катать ногой какую-то ледышку. — Я только вошел, а отец — за ремень… Видит, без портфеля…
Мы стояли и молчали. В эту минуту собственные портфели стали нам как-то дороже.
— Давай в небоскреб, а? — предложила Галка.
Мы прошли через двор и завернули за угол — впереди за высоким желтым забором высилась шестиэтажная полуразрушенная башня. Эту бывшую пожарную вышку, которая давно обречена на слом, мы и прозвали небоскребом. Каланча стоит прямо напротив Галкиного дома и уныло, как сквозь пальцы, смотрит на улицу двумя окнами, заколоченными досками. По ржавой винтовой лестнице мы забрались на шестой этаж. Здесь у нас главная штаб-квартира. Луч скользнул по стенам, на которых развешаны деревянные шпаги и щиты из кастрюльных крышек… Я выдвинул в стене кирпич, достал из тайника свечу и спички и выключил фонарь.
Свечку поставили на ящик из-под фруктов. Мы уселись вокруг на шлакоблоках.
— Собрание рыцарей круглого стола считаю открытым, — торжественно объявил я. Мне нравится все необыкновенное.
А Галка взяла слово, как на собрании.
— Знаешь, оставайся в небоскребе, — начала она. — Еду мы тебе принесем…
— Не выйдет, — нахмурился Мишка и стал чертить палочкой на пыльных камнях каких-то человечков. — От холода околеешь, да и найдут меня сразу. Все знают, что мы сюда лазим…
— А что, если, — таинственно зашептал я, — у нас же дома? На чердаке? Никто не догадается — раз у себя!
Глаза у Мишки загорелись:
— Вот это здорово!
Потихоньку, на цыпочках, мы влезли на чердак.
Темно. В полукруг слухового окна вписан месяц. Сейчас он похож на пламя свечи или на большую желтую запятую. Я включил фонарь и пошарил лучом по чердаку. Белье, балки, трубы, ведра, щетки…
— Да тише вы, — зашипел я и показал пальцем на пол. Там, под нами, моя бабка. У других бабки — как бабки. А моя даже слышит, как кошка по крыше ходит…
— Чего?.. Трусишь? — вскипел Мишка. — Думаешь, мои не слышат?
— Так вы же этажом ниже живете.
— Да замолчите! — сказала Галка.
Мы забрались в угол, за печную трубу.
Свет фонаря выхватил из тьмы детскую коляску с потрепанными книгами и кучу старой соломы. Мы порылись в книгах: «Приключения Гекльберри Финна», «Отелло», «Кому на Руси жить хорошо», «Справочник шофера первого класса», «Как солить огурцы»…
— Завтра почитаю, — невесело улыбнулся Мишка.
Обшарив чердак, мы нашли старое дырявое одеяло и какие-то разноцветные половики.
— Не замерзнешь, — сказал я, дрожа от холода. — Пальто у тебя-то толстенное. А завтра я телогрейку постараюсь подкинуть. Авось не заметят.
— Ну, мы пойдем, — смущенно поежилась Галка. — А поесть, может, принесем, а может, и нет. Вдруг не пустят. Поздно. Знаешь моего папу? Его даже студенты боятся…
— Не пустят, — подтвердил я. — Сейчас уже, наверное, восемь. Ты потерпи… Вот фонарик возьми, на всякий случай.
В этот вечер Мишка так и не поел. Галку, конечно, никуда не пустили. А меня крепко обругали за то, что сразу домой не пришел, и тотчас же засадили учить уроки. Натаскивают! Видно, хотят из меня профессора сделать.
Весь вечер в нашем доме царил переполох. Прибегала Мишкина мать и спрашивала, не знаю ли я, где Мишка. Но я не сдавался и твердил, что ничего не знаю. Даже мои родители поверили. И Мишкины родители оставили меня в покое и начали расспрашивать других соседей и милицию.
— До милиции дело дошло! — так и сказала мне мать. — Смотри у меня!
Мишку так в этот вечер и не нашли. Знали бы они, что он сидит у нас на чердаке.
Рано утром, еще за час до школы, я выскочил на лестничную клетку с пухлым газетным свертком в руках и тихо свистнул. Тотчас же в квадрате чердачного люка появилась взъерошенная Мишкина голова: он уже ждал. Я кинул ему сверток.
Затем снизу притопала Галка — словно сговорились! — и тоже кинула Мишке огромный бумажный пакет. Из пакета выскочило яблоко и упало в лестничный пролет.
Мы с Галкой помчались вниз, на улицу, и чуть не столкнулись с дворником дядей Васей. Он задумчиво вертел в руках яблоко.
— Ваше? — спросил он.
Галка кивнула.
Дядя Вася отдал ей яблоко и направился наверх.
— Куда это он? — тревожно спросила Галка.
Мы помчались за ним и увидели: на чердачной лесенке стоял дядя Вася и привешивал замок к чердачному люку.
— Дядя Вася, вы это… что? — робко спросила Галка.
— Там белье висит, — сказал дворник. — Мало ли что может быть… Вот я замок и повесил… Если кому ключ понадобится — он у меня…
— Как же так?! — начал я.
Но дворник уже спустился по лестнице и вышел из подъезда.
Мы тоже стали спускаться.
И вдруг разом остановились. Навстречу нам шли наш учитель Фэдэ — Федор Дмитриевич, милиционер и Мишкина мать.